– Вот и все… Как хорошо… – шептал Зелиал. – Как изумительно хорошо… Как мы успели!..
– Что это такое было? – тоже шепотом спросила я.
– Справедливость, – ответил он. – Конечно, она великая грешница, она обманывала мужа и близких, она была то жадна, то мелочна, могла обидеть ребенка и солгать друзьям… Но так любить, как она любила, не всем дано. Потому ей многое простится. Там, наверху…
– А этот, с когтями, хотел взять ее туда, вниз? – догадавшись, я показала пальцем в сторону воронки.
– Да. Кстати…
И Зелиал, вернувшись на место схватки, стал деловито шарить по кустам. Наконец он отыскал и показал мне полуобгоревший лист бумаги.
– Их договор, – сообщил демон. – Сейчас мы с ним расправимся.
Бумага на его ладони взялась голубоватым пламенем и обратилась в пепел.
– А она?.. – спросила я, и он сразу меня понял.
– Она просила любви. Ну, и нарвалась на демона любострастия.
– Так это был демон любострастия? Такое чудище?..
– Ей он являлся в приличном виде, – проворчал Зелиал. – Да, достанется мне теперь там, внизу.
– Влезли в чужую парафию? – опять догадалась я.
– Влез. Я же – демон справедливости…
– И это – ваш настоящий вид?
Я вдруг перепугалась (наконец-то), что тонкое большеглазое лицо – удачная маска, а под ней – рожа с рогами.
– Вы не поверите – настоящий. У нас там, внизу, много смазливых, – усмехнувшись, сказал он. – Те, кого сбросили вниз после Большого бунта.
– И вас тоже?
– И меня тоже. Страшная была заваруха, никто ничего толком не понял. Огонь, молнии, кипящая плазма, черт знает что! Когда глаза к мраку привыкли, смотрю – вокруг морды звериные, в бородавках, кривые, косые, многоглазые, с ушами по колено! Оказалось – вся та чертовщина, о которой наверху говорят с горестным сожалением. Они нас и приставили к делу. Мы же, низвергнутые, обратились в демонов…
– А кем вы были там, наверху?
– Не помню. Нас же наказали – памяти лишили. Вот они, нижние, и стали лепить нам другую память. Хорошо, слово я накрепко запомнил – справедливость. Оно еще из того языка, слово… Из верхнего…
Зелиал замолчал, сел на траву и подтянул к подбородку острые колени, обхватив их руками.
– Холодно?
– Да. Мне очень холодно в вашем мире.
Ночь была удивительно теплой… Я подошла, села рядом и обняла этого странного демона за плечи. Мы прижались друг к другу. Он был, как и я, из плоти и, возможно, крови, хотя я и за себя-то не могла поручиться – вдруг после всех приключений мое тело стало иным, уже не человеческим?
– Скажите… Вам приходилось видеть, как торжествует справедливость? – спросил Зелиал. – Ну, вот, безнадежное дело, невинный человек попал в беду, кажется – все, погиб, и вдруг случается что-то этакое – и торжествует справедливость!
– То есть гибнет палач, обманом удается вывести страдальца из тюрьмы?.. – задала я провокационный вопрос.
– Нет, за такой обман потом тюремный сторож пострадает. Я о другом. Вдруг происходит что-то хорошее. В палаче просыпается совесть, добрые люди разбивают тюремную стену…
– Нет, ничего такого я не помню, – жестко сказала я. – У нас в стране у палачей не просыпалась совесть. А на километры колючей проволоки нужно было слишком много добрых людей – к тому времени погибших.
– Это – история, а теперь? Рядом с вами? Ну, пусть хоть в мелочи? – спросил Зелиал. – Старушка кошелек с пенсией потеряла, а он нашелся? Человека осудить пытались, а его невиновность обнаружилась? Как бы чудом? А?
– Думаю, что за чудо нужно неплохо заплатить адвокату, – сообщила я этому невинному младенцу. – А старушкин кошелек, возможно, и нашелся. Не знаю. При мне такого не было. Вот всяких безобразий я видела достаточно.
– Не упрекайте меня, – попросил Зелиал. – Мне всюду не поспеть. Я спрашивал вас потому, что никак не могу напасть на след.
– Чей след?
– Ангела справедливости!
– Зачем он вам? Вы ведь тоже – за справедливость!
– У меня иначе получается. На днях унизился до карманной кражи. Вынул из кармана у прохожего бабушкин кошелек и старушке его подбросил. Хорошая такая старушка, только слепнет понемногу. И не заметила, бедняга, как обронила, а тот подобрал и чуть домой не утащил. Хорошо, я рядом случился. Но ведь в этом есть элемент ненужного насилия!
– То есть как?! – совсем обалдела я.
– А так, что прохожий остался тем же. В следующий раз, найдя кошелек, он его поглубже в карман засунет. Ни совесть, ни милосердие я в нем не пробудил. Мне этого и не дано – я же демон! Так что старушке-то я помог, а зла не искоренил, и справедливость моя в итоге получилась какая-то убогая. Справедливость-однодневка. Мне бы найти ангела! Кто, кроме него, поможет мне разобраться, а? Ангел-то творит справедливость силой света! Он знает, как свет в душу направить! А я – ну, не то чтобы совсем силой мрака… но все-таки…
– Если я что-нибудь такое узнаю, сразу же скажу, – пообещала я. Мне стало безумно жалко неприкаянного демона, потерявшего все ориентиры в своей дьявольской деятельности. Он всеми силами сопротивлялся должностной необходимости творить зло. И никак не мог нашарить путей к добру. Я понимала его – я тоже подсознательно ломала голову, как в истории с маньяком соблюсти меру.
– Очевидно, есть где-то и высшая справедливость, которой подчиняются и ангел, и демон, да и вообще все ангелы и демоны, – задумчиво сказал он. – И я бы хотел знать, как я со своими дурацкими разговорами о продаже души в нее вписываюсь!
– Кстати, о договоре! – вспомнила я. – Мы будем его заключать?
– Больно он вам нужен! – буркнул Зелиал. – Я и без бумажки дам вам все необходимое…